Неточные совпадения
— А вот гляди (и молотом,
Как перышком, махнул):
Коли проснусь до солнышка
Да разогнусь о полночи,
Так гору сокрушу!
Случалось, не похвастаю,
Щебенки наколачивать
В
день на
пять серебром!
Еремеевна. По
пяти рублей на год да по
пяти пощечин на
день.
Вронский был в эту зиму произведен в полковники, вышел из полка и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег на диван, и в
пять минут воспоминания безобразных сцен, виденных им в последние
дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
Для того чтобы всегда вести свои
дела в порядке, он, смотря по обстоятельствам, чаще или реже, раз
пять в год, уединялся и приводил в ясность все свои
дела. Он называл это посчитаться, или faire la lessive. [сделать стирку.]
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать, дают только
пять с половиной рублей, а денег больше взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что
дело ее всё еще не было сделано.
Вместе с путешественником было доложено о приезде губернского предводителя, явившегося и Петербург и с которым нужно было переговорить. После его отъезда нужно было докончить занятия будничные с правителем
дел и еще надо было съездить по серьезному и важному
делу к одному значительному лицу. Алексей Александрович только успел вернуться к
пяти часам, времени своего обеда, и, пообедав с правителем
дел, пригласил его с собой вместе ехать на дачу и на скачки.
Переговоры наши продолжались довольно долго; наконец мы решили
дело вот как: верстах в
пяти отсюда есть глухое ущелье; они туда поедут завтра в четыре часа утра, а мы выедем полчаса после их; стреляться будете на шести шагах — этого требовал сам Грушницкий.
Удержалось у него тысячонок десяток, запрятанных про черный
день, да дюжины две голландских рубашек, да небольшая бричка, в какой ездят холостяки, да два крепостных человека, кучер Селифан и лакей Петрушка, да таможенные чиновники, движимые сердечною добротою, оставили ему
пять или шесть кусков мыла для сбережения свежести щек — вот и все.
Почти в течение целых
пяти минут все хранили молчание; раздавался только стук, производимый носом дрозда о дерево деревянной клетки, на
дне которой удил он хлебные зернышки.
Грэй дал еще денег. Музыканты ушли. Тогда он зашел в комиссионную контору и дал тайное поручение за крупную сумму — выполнить срочно, в течение шести
дней. В то время, как Грэй вернулся на свой корабль, агент конторы уже садился на пароход. К вечеру привезли шелк;
пять парусников, нанятых Грэем, поместились с матросами; еще не вернулся Летика и не прибыли музыканты; в ожидании их Грэй отправился потолковать с Пантеном.
Ну-с, государь ты мой (Мармеладов вдруг как будто вздрогнул, поднял голову и в упор посмотрел на своего слушателя), ну-с, а на другой же
день, после всех сих мечтаний (то есть это будет ровно
пять суток назад тому) к вечеру, я хитрым обманом, как тать в нощи, похитил у Катерины Ивановны от сундука ее ключ, вынул, что осталось из принесенного жалованья, сколько всего уж не помню, и вот-с, глядите на меня, все!
Это была высокая, неуклюжая, робкая и смиренная девка, чуть не идиотка, тридцати
пяти лет, бывшая в полном рабстве у сестры своей, работавшая на нее
день и ночь, трепетавшая перед ней и терпевшая от нее даже побои.
— Они самые и есть-с, Вахрушин, Афанасий Иванович, и по просьбе вашей мамаши, которая через них таким же манером вам уже пересылала однажды, они и на сей раз не отказали-с и Семена Семеновича на сих
днях уведомили из своих мест, чтобы вам тридцать
пять рублев передать-с, во ожидании лучшего-с.
— Я думаю, что у него очень хорошая мысль, — ответил он. — О фирме, разумеется, мечтать заранее не надо, но пять-шесть книг действительно можно издать с несомненным успехом. Я и сам знаю одно сочинение, которое непременно пойдет. А что касается до того, что он сумеет повести
дело, так в этом нет и сомнения:
дело смыслит… Впрочем, будет еще время вам сговориться…
— Чаю подай. Да принеси ты мне газет, старых, этак
дней за
пять сряду, а я тебе на водку дам.
— Да прозябал всю жизнь уездным почтмейстером… пенсионишко получает, шестьдесят
пять лет, не стоит и говорить… Я его, впрочем, люблю. Порфирий Петрович придет: здешний пристав следственных
дел… правовед. Да, ведь ты знаешь…
На другой
день в назначенное время я стоял уже за скирдами, ожидая моего противника. Вскоре и он явился. «Нас могут застать, — сказал он мне, — надобно поспешить». Мы сняли мундиры, остались в одних камзолах и обнажили шпаги. В эту минуту из-за скирда вдруг появился Иван Игнатьич и человек
пять инвалидов. Он потребовал нас к коменданту. Мы повиновались с досадою; солдаты нас окружили, и мы отправились в крепость вслед за Иваном Игнатьичем, который вел нас в торжестве, шагая с удивительной важностию.
— Знаешь ли что? — говорил в ту же ночь Базаров Аркадию. — Мне в голову пришла великолепная мысль. Твой отец сказывал сегодня, что он получил приглашение от этого вашего знатного родственника. Твой отец не поедет; махнем-ка мы с тобой в ***; ведь этот господин и тебя зовет. Вишь, какая сделалась здесь погода; а мы прокатимся, город посмотрим. Поболтаемся
дней пять-шесть, и баста!
— Вот тебе и отец города! — с восторгом и поучительно вскричал Дронов, потирая руки. — В этом участке таких цен, конечно, нет, — продолжал он. — Дом стоит гроши, стар, мал, бездоходен. За землю можно получить тысяч двадцать
пять, тридцать. Покупатель — есть, продажу можно совершить в неделю.
Дело делать надобно быстро, как из пистолета, — закончил Дронов и, выпив еще стакан вина, спросил: — Ну, как?
Дней через
пять, прожитых в приятном сознании сделанного им так просто серьезного шага, горничная Феня осторожно сунула в руку его маленький измятый конверт с голубой незабудкой, вытисненной в углу его, на атласной бумаге, тоже с незабудкой. Клим, не без гордости, прочитал...
Бабушку никто не любил. Клим, видя это, догадался, что он неплохо сделает, показывая, что только он любит одинокую старуху. Он охотно слушал ее рассказы о таинственном доме. Но в
день своего рождения бабушка повела Клима гулять и в одной из улиц города, в глубине большого двора, указала ему неуклюжее, серое, ветхое здание в
пять окон, разделенных тремя колоннами, с развалившимся крыльцом, с мезонином в два окна.
— Происшествия — пустяки; тут до Тарасовки не боле полутора верст, а там кузнец
дела наши поправит в тую же минуту. Вы, значит, пешечком дойдете. Н-но, уточки, — весело сказал он лошадям,
попятив их.
— Странный, не правда ли? — воскликнула Лидия, снова оживляясь. Оказалось, что Диомидов — сирота, подкидыш; до девяти лет он воспитывался старой
девой, сестрой учителя истории, потом она умерла, учитель спился и тоже через два года помер, а Диомидова взял в ученики себе резчик по дереву, работавший иконостасы. Проработав у него
пять лет, Диомидов перешел к его брату, бутафору, холостяку и пьянице, с ним и живет.
Вечером собралось человек двадцать; пришел большой, толстый поэт, автор стихов об Иуде и о том, как сатана играл в карты с богом; пришел учитель словесности и тоже поэт — Эвзонов, маленький, чернозубый человек, с презрительной усмешкой на желтом лице; явился Брагин, тоже маленький, сухой, причесанный под Гоголя, многоречивый и особенно неприятный тем, что всесторонней осведомленностью своей о
делах человеческих он заставлял Самгина вспоминать себя самого, каким Самгин хотел быть и был лет
пять тому назад.
— Нуте-с, товарищи, теперь с баррикад уходить не
дело, — говорит он, и все слушают его молча, не перебивая. — На обеих баррикадах должно быть тридцать
пять, на этой — двадцать. Прошу на места.
— В самом
деле, — обрадовался Обломов, вспомнив про эти деньги. — Так вот, извозчику тридцать да, кажется, двадцать
пять рублей Тарантьеву… Еще куда?
Но осенние вечера в городе не походили на длинные, светлые
дни и вечера в парке и роще. Здесь он уж не мог видеть ее по три раза в
день; здесь уж не прибежит к нему Катя и не пошлет он Захара с запиской за
пять верст. И вся эта летняя, цветущая поэма любви как будто остановилась, пошла ленивее, как будто не хватило в ней содержания.
— Ты получаешь
пять от меня! — сказал вдруг Штольц. — Куда ж ты их
деваешь?
— A propos о деревне, — прибавил он, — в будущем месяце
дело ваше кончится, и в апреле вы можете ехать в свое имение. Оно невелико, но местоположение — чудо! Вы будете довольны. Какой дом! Сад! Там есть один павильон, на горе: вы его полюбите. Вид на реку… вы не помните, вы
пяти лет были, когда папа выехал оттуда и увез вас.
Другой мучится, что осужден ходить каждый
день на службу и сидеть до
пяти часов, а тот вздыхает тяжко, что нет ему такой благодати…
— Ты! — сказал Илья Ильич. — Я запретил тебе заикаться о переезде, а ты, не проходит
дня, чтоб
пять раз не напомнил мне: ведь это расстроивает меня — пойми ты. И так здоровье мое никуда не годится.
На другой
день он послал узнать о здоровье. Приказали сказать: «Слава Богу, и просят сегодня кушать, а вечером все на фейерверк изволят ехать, за
пять верст».
У одного забота: завтра в присутственное место зайти,
дело пятый год тянется, противная сторона одолевает, и он
пять лет носит одну мысль в голове, одно желание: сбить с ног другого и на его падении выстроить здание своего благосостояния.
«Увяз, любезный друг, по уши увяз, — думал Обломов, провожая его глазами. — И слеп, и глух, и нем для всего остального в мире. А выйдет в люди, будет со временем ворочать
делами и чинов нахватает… У нас это называется тоже карьерой! А как мало тут человека-то нужно: ума его, воли, чувства — зачем это? Роскошь! И проживет свой век, и не пошевелится в нем многое, многое… А между тем работает с двенадцати до
пяти в канцелярии, с восьми до двенадцати дома — несчастный!»
На другой
день милая болтовня и ласковая шаловливость Ольги не могли развеселить его. На ее настойчивые вопросы он должен был отозваться головною болью и терпеливо позволил себе вылить на семьдесят
пять копеек одеколону на голову.
— У нас, в Обломовке, этак каждый праздник готовили, — говорил он двум поварам, которые приглашены были с графской кухни, — бывало,
пять пирожных подадут, а соусов что, так и не пересчитаешь! И целый
день господа-то кушают, и на другой
день. А мы
дней пять доедаем остатки. Только доели, смотришь, гости приехали — опять пошло, а здесь раз в год!
От этого и диван в гостиной давным-давно весь в пятнах, от этого и кожаное кресло Ильи Ивановича только называется кожаным, а в самом-то
деле оно — не то мочальное, не то веревочное: кожи-то осталось только на спинке один клочок, а остальная уж
пять лет как развалилась в куски и слезла; оттого же, может быть, и ворота все кривы, и крыльцо шатается. Но заплатить за что-нибудь, хоть самонужнейшее, вдруг двести, триста, пятьсот рублей казалось им чуть не самоубийством.
— К святой, — сказал он. — Но сколько
дела — ужас! С восьми до двенадцати часов дома, с двенадцати до
пяти в канцелярии, да вечером занимаюсь. От людей отвык совсем!
— Да, а ребятишек бросила дома — они ползают с курами, поросятами, и если нет какой-нибудь дряхлой бабушки дома, то жизнь их каждую минуту висит на волоске: от злой собаки, от проезжей телеги, от дождевой лужи… А муж ее бьется тут же, в бороздах на пашне, или тянется с обозом в трескучий мороз, чтоб добыть хлеба, буквально хлеба — утолить голод с семьей, и, между прочим, внести в контору
пять или десять рублей, которые потом приносят вам на подносе… Вы этого не знаете: «вам
дела нет», говорите вы…
Не было
дела, которого бы она не разумела; где другому надо час, ей не нужно и
пяти минут.
— Меня шестьдесят
пять лет Татьяной Марковной зовут. Ну, что — «как»? И поделом тебе! Что ты лаешься на всех: напал, в самом
деле, в чужом доме на женщину — хозяин остановил тебя — не по-дворянски поступаешь!..
Отослав пять-шесть писем, он опять погрузился в свой недуг — скуку. Это не была скука, какую испытывает человек за нелюбимым
делом, которое навязала на него обязанность и которой он предвидит конец.
Наконец, на четвертый или пятый
день после разговора с ней, он встал часов в
пять утра. Солнце еще было на дальнем горизонте, из сада несло здоровою свежестью, цветы разливали сильный запах, роса блистала на траве.
Марк в самом
деле был голоден: в
пять, шесть приемов ножом и вилкой стерлядей как не бывало; но и Райский не отставал от него. Марина пришла убрать и унесла остов индейки.
Он мгновенно стал здоров, весел, побежал в дом, попросил есть, наговорил бабушке с три короба, рассмешил
пять раз Марфеньку и обрадовал бабушку, наевшись за три
дня.
Этот предсмертный дневник свой он затеял еще третьего
дня, только что воротился в Петербург, еще до визита к Дергачеву; после же моего ухода вписывал в него каждые четверть часа; самые же последние три-четыре заметки записывал в каждые
пять минут.
Именно таинственные потому, что были накоплены из карманных денег моих, которых отпускалось мне по
пяти рублей в месяц, в продолжение двух лет; копление же началось с первого
дня моей «идеи», а потому Версилов не должен был знать об этих деньгах ни слова.
Раз заведя, я был уверен, что проношу долго; я два с половиной года нарочно учился носить платье и открыл даже секрет: чтобы платье было всегда ново и не изнашивалось, надо чистить его щеткой сколь возможно чаще, раз по
пяти и шести в
день.
Есть, впрочем, и беспорядки: пятнадцатое ноября, и уже три
дня как стала зима, а шуба у меня старая, енотовая, версиловский обносок: продать — стоит рублей двадцать
пять.
Проживал недолго,
дней пять, неделю.